Неточные совпадения
— Домовладелец здешний, сын советника губернского правления, уважаемого человека.
Семью отправил на Волгу, дом выгодно сдал
военному ведомству. Из войны жив не вылезет — порок сердца нажил.
Я стал спорить; в почтовом доме отворилось с треском окно, и седая голова с усами грубо спросила, о чем спор. Кондуктор сказал, что я требую
семь мест, а у него их только пять; я прибавил, что у меня билет и расписка в получении денег за
семь мест. Голова, не обращаясь ко мне, дерзким раздавленным русско-немецко-военным голосом сказала кондуктору...
А тут чувствительные сердца и начнут удивляться, как мужики убивают помещиков с целыми
семьями, как в Старой Руссе солдаты
военных поселений избили всех русских немцев и немецких русских.
Как я говорил уже, я принадлежу к
военной семье со стороны отца и воспитывался в
военном учебном заведении.
Со стороны отца я происходил из
военной семьи.
Вероятно, тут вспыхнули во мне традиционные чувства, связанные с тем, что я принадлежу к
военной семье, что мои предки были георгиевские кавалеры.
Когда консул бывает на
военных судах, то ему салютуют
семь раз.
Ввиду того, что солдаты лечатся у своих
военных врачей, а чиновники и их
семьи у себя на дому, надо думать, что в число 11309 вошли только ссыльные и их
семьи, причем каторжные составляли большинство, и что таким образом каждый ссыльный и прикосновенный к ссылке обращался за медицинскою помощью не менее одного раза в год.
Маремьянствую несознательно, а иначе сделать не умею. С другой стороны, тут же подбавилось: узнал, что Молчанов отдан под
военный суд при Московском ордонансгаузе. [Комендантском управлении.] Перед глазами беспрерывно бедная Неленька! оттасоваться невозможно. Жду не дождусь оттуда известия, как она ладит с этим новым, неожиданным положением. Непостижимо, за что ей досталась такая доля? За что нам пришлось, в
семье нашей, толковать о таких грязных делах?
Также не напрасно прошла для Гладышева и история его старшего брата, который только что вышел из
военного училища в один из видных гренадерских полков и, находясь в отпуску до той поры, когда ему можно будет расправить крылья, жил в двух отдельных комнатах в своей
семье.
— Кантонист — солдатский сын, со дня рождения числившийся за
военным ведомством и обучавшийся в низшей
военной школе.] другой из черкесов, третий из раскольников, четвертый православный мужичок,
семью, детей милых оставил на родине, пятый жид, шестой цыган, седьмой неизвестно кто, и все-то они должны ужиться вместе во что бы ни стало, согласиться друг с другом, есть из одной чашки, спать на одних нарах.
— Ага-а!.. — кричит Миха. — Этот? Да, этот праведной жизни скот, как же! За игру в карты из
военных выгнан, за скандалы с бабами — из духовной академии! Из офицеров в академию попал! В Чудовом монастыре всех монахов обыграл, сюда явился —
семь с половиной тысяч вклад сделал, землю пожертвовал и этим велик почёт себе купил, да! Здесь тоже в карты играет — игумен, келарь, казначей да он с ними. Девка к нему ездит… О, сволочи! Келья-то у него отдельная, ну, он там и живёт как ему хочется! О, великая пакость!
Слава о нем шла такая, что он, когда в неверной земле
семь спящих дев открывали, и там он не лишний был: он старых людей на молодых переделывал, прутяные сеченья господским людям лечил и
военным кавалерам заплечный бой из нутра через водоток выводил.
Упорная война продолжалась
семь лет, почему в истории и известна под названием «семилетней»; она то приводила Пруссию на край гибели, то возносила ее короля на высокую степень
военной славы, и была замечательна еще внутренним своим смыслом, потому что не вызывалась существенными интересами союзников, и только одной Австрии могла принести большие выгоды.
Вилларский был женатый, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и
семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и
семьи.
Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своею теперь постоянно тихою, радостною насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве-Займище), так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал
семь лет тому назад прения Аустерлицкого
военного совета.